Поездка в Санкт-Петербург закончилась в воскресенье, но мне всегда трудно откуда-нибудь возвращаться, так и кажется: выглянешь в окно, а там, обласканные особым северным светом, канал Грибоедова и купол Исаакиевского собора.
Я все-таки люблю этот город, хотя и вижу многие его недостатки. Некоторые из них можно любить, других можно только бояться.
Вся неделя была насыщенна событиями куда интересней университетских. Во-первых, компанию мне составляла любимая, тактичная и, что немаловажно в общении с «понаехавшими» вроде меня, терпеливая  Ghost in Emerald. Кажется, мы за это время успели поговорить обо всем, начиная ностальгическим «Ты помнишь, как все начиналось?» и кончая крымским кризисом; я узнала от нее много интересного и успела поделиться своими соображениями. Это вообще один из немногих людей, которому я могу не особенно задумываясь высказывать свои бредовые идеи и даже в тех случаях, когда мы не сходимся во мнениях, не чувствовать никакого осуждения. В таких случаях, увы, проявляется вечный мой недостаток, чем интереснее собеседник, тем чаще я перебиваю его – и за это я публично и смиренно приношу  Ghost in Emerald свои извинения.
Вместе мы побывали на «Бесплодных усилиях любви» Шекспира и «Жизни и судьбе» Гроссмана в театре Европы, он же Малый Драматический. О первой комедии сложно сказать что-то конкретное, кроме того, что она была короткой, легкой для восприятия и по исполнению сродни цирковому искусству, точнее – акробатике. Начало ее напоминает советскую лирическую комедию «Три плюс два», но юмор не передается, поскольку является скорее ситуативным и выражается либо междометиями, либо и вовсе невербально. Конец неожиданный и оборванный, в котором сквозь кутерьму влюбленных проступает ход мировой истории и взгляд автора – всегда отстраненный, хотя и всевидящий.
А о «Жизни и судьбе» можно говорить вообще не останавливаясь. Эта интерпретация, безусловно, отличается от той, что предстала в экранизации Урсуляка (а экранизация, на мой взгляд, очень соответствует духу романа). К примеру, в спектакле эротический подтекст отношений Штрума и Марии Ивановны был перенесен на законную жену, а слова легендарного «управдома» («Свободы хочу, за нее и воюю») были отданы сидельцу Ершову. Но поскольку отличного материала в романе предостаточно, то и границ для интерпретации практически нет. Когда я шла на спектакль, в голове вертелось два основных вопроса: сколько смен декораций будет в спектакле и каким предстанет перед нами Крымов? На последний ответить легко – его образ не играет существенной роли. А первый был решен неожиданно, очень экономично но при этом художественно: смены декораций не было вовсе (за исключением первых минут), потому что вся «жизнь» и «все судьбы» проходили перед зрителями в едином пространстве и на сцене почти всегда были все персонажи сразу. На лагерной койке, где сидели зэки, Женя отдавалась Новикову, а Надя сидела на коленях у отца... Единое пространство – символ огромной страны, в которой нашлось место самым разным судьбам. Единое пространство – не всегда материально, это еще и символ воображаемого участия в жизни отдельного человека всех ушедших и изгнанных из нее.
Вообще технические решения вполне обоснованы. Очевидно, что если грациозная Лиза Боярская не разденется пару раз, а в сильной военной сцене не прозвучит нецензурная лексика, то аншлага в современном театре не будет; но задача режиссера сделать так, что бы эти «заманухи» не уродовали постановку, и с задачей этой он справился.
Единственное, что мне не очень понравилось – это то, что в самом начале актеры немного «пережимают», искусственно драматизируют (не зря же существует выражение «театральные эффекты»). Гроссман же пишет так, как живые люди говорят между собой – без лишнего пафоса – даже о самых жутких и самых прекрасных вещах... Но затем актерам удается найти подходящий тон, и в целом спектакль производит сильное впечатление.

Если хватит сил, позже напишу еще пару слов о поездке.