По большому счету, в моей нынешней жизни два времени года: открытых и закрытых окон.
Первое продолжается около 9-10 месяцев в году; в этот период окна в моей теплой квартире закрываются только, если на улице шумно. И еще на ночь, чтобы не быть разбуженной (так и хочется вставить столь любимое многими писателями выражние «дребезжанием/грохотом/трелью трамвая», но откуда уже здесь взяться трамваю?) собачьим лаем.
Второе существенно короче, но переживается оно болезненно, поэтому и остается в памяти как бесконечное. В это время слово «тепло» кажется насмешкой. Везде – дома, на улице, на вокзале, в поезде – под одежду, да что там, под кожу забирается чудовищный, промозглый холод. Ложишься в холодную постель с горячим травяным отваром и неотвязной мыслью, где бы раздобыть тридцать пятое одеяло. Встаешь под душ, думая: «Воду бы погорячее, и еще погорячее, пожалуйста, и еще немножко горячее!» Выходишь на улицу, только выпив перед этим стакан горячей воды и уже через минуту мечтаешь о втором.
Наверное, я не обладаю по-настоящему сильным характером. В это время года закрытых окон я непрерывно испытываю унизительный физический страх и веду себя, как бездомная собака. Знаю, на какую ступеньку вокзальной лестницы лучше встать, чтобы видеть табло и при этом быть хоть сколько-нибудь защищенной от ветра. Вместо того, чтобы повторять свой конспект в вагоне метро, держу руки в перчатках в карманах. Хожу неприлично быстро, чтобы хоть как-то сократить эту муку. Сжимаюсь в комок, теряю всякую волю к победе и боевой дух, начинаю презирать себя за это. Дорогой г-н Ш., если бы вы только знали, как были правы, окрестив меня Беспризорником!