Сегодня мне грустно, потому что я закончила читать «Орфографию» Быкова. Сразу оговорюсь, что человек, выступающий под этой фамилией на всех каналах и радиостанциях, был мне малосимпатичен, даже отвратителен, поэтому к его книге я отнеслась предвзято. Но все же начала читать – и пропала.
В «Орфографии» очень много от театра абсурда, и именно поэтому она реалистична, как ничто другое на этом свете. Во всяком случае, я свою жизнь узнаю в каждой строчке. Герои и события одновременно фантастичны и узнаваемы, и всё балансирует на грани гомерического хохота и неподдельной человеческой трагедии.
Автор, без сомнения, человек тонкого ума, бесконечно любящий иронию. Однако и она не для красного словца, не для красоты; потому что только благодаря иронии можно выразить множество чертовски точных, верных наблюдений и замечаний. Этих деталей настолько много и все они так хороши, что глаза разбегаются, а сердце замирает от восторга, как в детстве при виде огромной коробки конфет: «Ой, и такие есть, и в красной обертке тоже... Хочу-хочу-хочу! Еще-еще-еще!»
Для людей, интересующихся историей или глобальными политическими процессами, «Орфография» также представляет интерес, описывает некую модель развития во время любой революции, а так же пред- и постреволюционную эпоху.
Ну и напоследок пара отрывков, имеющих отношение скорее к обычной человеческой жизни, а потому особенно дорогих сердцу психолога. Курсив мой.

Разговор собирателя древностей Клингенмайера (с его слов начинается отрывок) с главным героем по прозвищу Ять:
« (...) Знаете вы, что самый драгоценный талисман – тот, что удерживает людей вместе? Впрочем, иные рады бы от таких избавиться любой ценой, но это та порода талисманов, которая, раз привязавшись, никогда уже вас не осттавит. Боюсь, и вас с вашей Таней связывает нечто подобное.
- Я ничего волшебного не дарил ей.
- Откуда же вам знать? На вещи не написано...»

Слова публициста (а по призванию сказочника) Грэма: «Считать себя лишним всегда соблазнительно, особенно когда каждый человек на счету».

Автор о Яте: «(...) даже убив в себе что-то, отличавшее его от других, он так и не превратился в человека, с которым можно жить. Это касалось всех – женщин, детей, котов (...)».